путь

в главной Книге написано: ты никогда не придешь, ты всегда в пути
если ты обнаружил дорогу, то я пожелаю тебе найти
только искренний путь: пусть под солнцем палящим нежарко, пусть ночь нежна,
пусть судьба тебе не жена

пусть ты сам выбираешь попутчиков, пусть аккуратно присмотрит бог,
пусть ближайший к тебе не завидует яростно — дескать, я так не смог
на тропе не получится спешно, поэтому делайся терпелив,
ожидая большой прилив

и за выдержку будет награда: дорога очистится и нутро
мастерство отпускать и прощать прегрешения близким как мир старо
если сможешь простить себя искренне, станешь однажды большим гуру,
и тебя пригласят в игру

фламенко

в зале, полном живых людей, только мы живые
здесь на ужин в прокуренный бар подают фламенко
в запыленном стакане — корица, лимон, сангрия,
изнутри происходит салют и переоценка

у танцовщицы дерзкой на голени синим звезды,
облака обнажают просвет с каждым взмахом юбки
будто нет никакого невовремя или поздно,
будто нас тут прибило к берегу в плоской шлюпке,

будто небо не спит — оно в песнях, в ладонях, в танце,
будто каждый из нас может выкрасить стены храма.
здесь возникнуть, переродиться или остаться
я хотела бы в следующей жизни, сказала мама

моя беда сильней твоей беды

«моя беда сильней твоей беды» —
сказал силач, что скручивал ады
в большой, скрипучий, очень прочный узел
«я выстрадал, что смог, и потому
не подчиняюсь богу ничьему,
не следую ни вожаку, ни музе»

«нет, ты не понимаешь. города
когда горят и плавится руда,
когда поубивают тех, кто верит,
тогда приходит страшная беда,
война среди своих, погром, вражда,
раздор, непоправимые потери»

так думали и мерились бедой
шаман большой, задира молодой, 
и каждому казалось, что неправы — 
и тот, кто вмиг оправдывал войну,
и тот, кто не пошел на глубину,
и свет над ними мерк, и вяли травы

и в паузах среди высоких гор,
которые поставили на спор,
две нации поставили на карту,
бог молча ожидал, что будет впредь
«ты за кого?» — «а ты?» — «нет, ты ответь»
«за то, чтобы стрелять устали к марту»

море

море, как неприрученный дикий зверь —
делает вид, что не ждало и не звало
и удивляется: что ты пришел теперь,
чем тебя принесло
что ты забыл здесь снова на берегу,
что ты пришел тут оставить, украсть и смыть?
я тебя не укрою, не сберегу,
что в тебе изменить

ты, одинокий воин, пропах костром
к морю пришел, чтобы в кожу наверняка
въелся соленый ветер, и — целиком —
лампа от маяка
чтобы на побережье упал закат,
ярче, чем через высокое оргстекло,
чтобы ты сам себе резко казался над
всем, что тебя сожгло

атоллам

что прочнее и крепче у каждого судна - мачты или каркас?
если шторм приключится на море однажды, то где обнаружат нас — 
уцепившимися за какой-то подводный останок, цветущий куст,
наблюдающими за атоллом, который пуст?

говорят, чтобы риф из кораллов создать, ослепительней, чем алмаз,
целый остров уходит под воду, в забвение, в самый последний раз,
оставляя кольцо над вулканом, вершину на суше, большой коралл,
как метафору всем, кто сдавался и умирал

наверху вряд ли хватит соленой воды, в глубине вряд ли хватит сил
разве стоили все эти подвиги тех, кто забытых не воскресил?
ты задай этот громкий вопрос всем, кто не побоялся большого льда
и поступков больших вопреки, — и услышишь «да»

дураки

Элен говорит: концентрация и руда
и лезвие точит камень, а не вода
Лука добавляет: допустим, ты неправа:
и действия тоже истачивают слова

тогда, чтобы вспомнить, кто ты, когда один,
Элен и Лука охлаждают себя до льдин,
молчат, наблюдают, как в поле растут цветы, 
и сильные, думают, кто же, когда не ты

открытие сразу к обоим приходит вдруг:
у ливня и аплодисментов похожий звук
но только для одного предстоит найти 
похожих продрогших и жаждущих на пути

мы оба – два одинаковых дурака:
рассчитываем, что жизнь круглый год легка,
что все, за что ни возьмешься, всегда с руки:
совсем, общественность думает, дураки

Мэтт

Мэтт лунатит ночами. проснулся сегодня в три,
пусть, сказал, все они продолжают существовать
импульсивная Энн, не уснувшая до зари,
говорит ему – как это понимать,
кто они, поскорей говори

Мэтт проспал до утра: не запомнил ни что за сон,
ни что это за женщина, пепельный блонд и дым,
ни что это за жизнь, для которой сегодня он
сделал все, чтобы кто-то гордился им,
чтобы Энни гордилась им

Энн ревет от кошмара обычно под утро, в пять
кое-как просыпается выжата, как лимон
странный Мэтт этой ночью (ни вспомнить, ни оправдать)
обнимал ее крепко, как будто он
обнаружен, прощен, спасен

кто ты, Мэтти, заросший брутал, кто с тобою так
ты ночами дрожишь от тревожности столько лет
с наступлением сумерек думаешь: дай мне знак,
не пробей мою мощь и бронежилет,
дай увидеть опять рассвет

тут ключи в коридоре, яичница на столе
кофе в кружке, а коды запомнены наизусть
Мэтт искал столько весен в отбросах и хрустале,
и нашел ее в призрачной полумгле
Энн, до вечера, я вернусь

письмо в прошлое

мальчики мои, я надеюсь, теперь вы счастливы
те, с кем когда-то казалось, что по пути
свет, я надеюсь, ламповый или масляный
вам освещает дороги, куда уйти

я здесь в порядке – спасибо, что ты не спрашивал
в общем, спасибо за множество всяких “не”
вряд ли сильнее – но легче любое страшное,
если умеешь себя представлять вовне

я тут справлялась с неискренними и дерзкими,
слала подальше, кода не хватало сил
изобретала действительности и версии,
чтобы хотя бы кто-нибудь утвердил,

плакала, танцевала, писала разное,
верила в мир и надеялась, что смогу

вы, я надеюсь, по-прежнему несогласные
с кем-нибудь кроме причала на берегу.

парк поэтов

я еду все дальше и делаюсь легче,
расплавленный солнцем пустой песок
в старинных домах укрываться нечем,
и я укрываюсь наискосок:

пашминовой шалью и океаном,
волна выливается из горсти
и, если кажусь тебе слишком странным,
меня уже не спасти

Джакомо

пока он не встретил ее, он был больше —
и музыка глубже, и мысль ясна
контракты в америке, залы в польше,
и только на календаре весна

теперь же весна у Джакомо в сердце,
все звуки смешались в сердечный ритм,
совсем никуда от нее не деться —
пусть только подольше поговорит

ну ладно, допустим, не встретил лично,
а только услышал ее эфир —
и сразу представил, как симпатично
таких, как она, выпускают в мир:

тончайшей души, красоты и кости,
отточен язык и характер чист
Джакомо мечтает: однажды в гости
придет к ней в эфир, как специалист

эксперт по аккордам, она объявит,
талантливый классик, большой гуру
хотя бы на город его прославит,
и он поиграет в ее игру,

но только над клавишами Джакомо
сидит вечерами совсем без сил
давно позабыто, хотя знакомо,
простое «пожалуйста» и «спаси»