назад

выезжает – весь камень, кремень и жгут,
остриём себе психику иступив,
из тумана свивает упругий кнут –
подгонять своих демонов, старый скиф,
оседлать своих дьяволов, выжечь ран
и декабрьским туманом намазать швы
хорошо, что опять провалился план,
и увы

глубоко в подсознании он истёк
остывающей плесенью внутрь зимы
не пришли ещё демоны выжечь впрок
на щитах его меди и полутьмы
не пришли продырявить его броню –
срок ещё не настал отдавать долги,
так что он приближает лицо к огню:
"помоги"

и огонь переплавит его металл
в уязвимую кожу и пластилин –
недоступные замки, что он искал,
превратились в обломки пустых руин
обращаясь в податливую слюду
с отпечатками грубых больших подошв,
он останется хрупок совсем, как дух,
и хорош

Тому, папе, и остальным

что вы пришли мне рассказать, 
и от чего предостеречь?
я – только выцветшая треснувшая печь:
зачем-то выжила в дыму, 
и донесла до тридцати
непроходящее желание спасти

и вот поэтому ко мне
обычно затемно, в ночи, 
приходят те, кто днем пытается учить,
и те, кто знает лучше всех, 
как насмехаться и бросать – 
таких особенно приходится спасать.

зачем вы снитесь, но не мне, 
чтоб передать, что я должна
продолжить все, чему ни края, ни окна?
зачем мне нужно обещать, 
что я смогу, что и в аду
я никогда не оступлюсь, не упаду?

и рваный синий чемодан, 
и ворох писем, и блокнот,
и неприкаянные стопки старых нот – 
вот все, что остается мне, 
что вы оставили, когда 
там кто-то сверху перерезал провода

и я пытаюсь: обнимать
живых, не ранить сгоряча, – 
и это легче, чем поддаться и скучать, 
но, если кто-нибудь из вас
нас сможет к свету провести,
нам будет несколько спокойнее в пути 

for M

ты закусываешь губу, потому, что страшно.

неуверенность тебя невероятно красит.

как воздвигшему флаг на вершине, уже неважно,
кто сошел по пути, кто остался внизу на трассе,

чьи промокшие кеды травой поросли, и, кроме
истончавшей осоки, нет больше иных волокон
разнотравьем пропитанный, мерно стучит хронометр –
он из искренних снов твоих тонко остался соткан

он из искренних слов твоих соткан, из чистой веры
в то, что делу большому звучать громогласно, звонко,
я поэтому здесь, перед делом твоим, и перед
этой верой твоей, запечатывать в кинопленку

мне свои узнаются из жестких морщин надбровных,
из упрямых костяшек, доверие и решимость

я прилежно училась спокойно дышать и ровно,
и теперь покажу тебе силу и уязвимость

Noras

видишь: звезды и млечный путь над нами,
и луна надо всем этим светит выше
если выдохнуть резко тоску и пламя,
я тебя без динамиков тоже слышу

сразу внутрь заходишь, мотор заглушен –
и тебя встречают своей и нужной
разве может быть что-то теплей и лучше,
чем тот дом, где входящий обезоружен

ты меня не помнишь усталой, ломкой,
мне давно уже ядерный мир не снился
так прекрасно: можно убавить громкость
и послушать, как вечером ты случился

выковыривал шумно гвоздей из досок,
в серый пепел заботливо сеял зерна,
терпеливо дослушивал все вопросы,
уступая площадку у микрофона

если темой для вечера стали песни,
если в доме твоем ждут тебя на ужин,
я не помню, откуда ты, но воскресни,
я не знаю, куда ты, но ты здесь нужен

просто пообещай мне о самом важном
говорить на наречиях наших предков
эта наша реальность полнометражна,
мы зачем-то массовка в ней и разметка

и когда-нибудь, вечные, станем теми,
кто по праву потянет большие роли
если следовать плану, то в первосхеме
мы должны будем помнить свои пароли

и я вижу, кто станет твоей спиною
в этом шумном, бессмысленно странном мире
я теперь буду знать, почему стальное
бесконечное сердце твое все шире

допустим, ты справляешься сам

старый сморщенный Раста, перец, наждак и соль, 
молча неспешно курит с кончика карту рек
ты пока не представляешь, что у него за роль, 
он пока не расскажет, что это – страх и боль,
что ты за человек

ветреный серый север, влажный горячий юг,
не отводи беды, не воздействуй на ход вещей
не торопись в словах своих – смерч никому не друг, 
но, если уж коснется правнук великих вьюг, 
будем считать – священ

будешь, возможно, думать: все тебе по плечу, 
жизнь – это чтобы верить: ты – для великих дел
может, ты вовсе не догадаешься: Раста задул свечу, 
чтобы опасное яркое пламя не обожгло ничуть:
радуйся, что успел

там, в глубине ямайки, джа и монотеизм,
дверью никто не хлопает – нет ни дверей, ни стен
только представь, как здорово: здесь тебе героизм
вытерпеть все, что следует, выйдя сквозь грани призм, 
низменен и смирен

старый сморщенный Раста, медленно закурив, 
пепел развеет по ветру – будет тебе урок
из-под седых ресниц длиннофокусный объектив:
если настроить оптику, станет понятно: жив. 
я тебя уберег.

удачи

вот зачем опять начала с конца,
это зря: лучше переписать финал
не свернула гор, не спасла лица,
разучилась жить среди острых скал

ты ведь не прозаик-корреспондент, 
из горячих точек течет вода
как ни кушай грязь, ни равняй акцент, 
твоя воля – хлипка и нетверда

вот с собой такой и придется жить – 
не читать комментов, не жечь свечей,
и позволить слабости штопать нить
из иссиня-черных твоих ночей:

жизнестойкости мачтам и парусам,
пусть штурвал – кремень или малахит,
и, раз он узнал себя в каждом сам,
перестань писать про него стихи.

фильтр:лето

сны исступленно-красочные и летние,
калейдоскоп из стеклышек ежедневный
если мы встанем, в искреннее одетые, 
сжечь предстоит обиженное и гневное

глаз если не отводить от иссиня-черного,
цвета смолы и углей, послезакатного
неба морского, строгого, чудотворного, 
мир наконец исправится до понятного

выскрести, вымыть дочиста скользких раковин, 
если внутри них - устрицы и жемчужины
это сейчас неясно, что одинаковый 
шанс доказать, что счастье всегда заслуженно

море смывает все паутины липкие
и оставляет наедине с фундаментом
заново можно жить, допускать ошибки, и
не допускаться к конкурсам и экзаменам

именно это сито фильтрует дочиста,
не оставляя шансов чужим и вычурным
если готов измерить запасы прочности,
пробуй: число попыток неограниченно

лето, как бесконечная карта честности, 
пробует нас на выдержку и истерики
если увидишь отблески на поверхности,
не пропусти сигнальный маяк у берега

вернись

не устань, не устань загадывать
не прими, не прими как данное
удивляться или заглядывать
в неизвестное или странное

в непонятное или мрачное, 
и колючее, и узорное
в мире быстрой многозадачности
стать спонтанными, непокорными

прыгни, прыгни, внизу нет гравия, 
летний полдень из устья вытечет
здесь зачем-то тебя поставили,
чтобы ты, небольшой, крупитчатый,

был нерезким, неубедительным,
и стремительно падал вниз
между взлетом, прыжком и вскрытием

спрячься, спрячься
вернись, вернись

светает

выходит тьма из глубоких недр
и поворачивается вспять
мир был ко мне бесконечно щедр,
и я хочу ему отдавать

смотритель церкви из старых дров
стоит, укутывает ростки,
из черных углей, золы и слов
наклеив небо на потолки

бывалый знахарь, большой шаман, 
допустим, знал про такой итог,
когда закатывал сны в туман
и остужал к нему кипяток:

под вечер, грубых заклеив дыр,
смотритель выпьет глоток вина,
я осторожно поверю в мир
и осознаю, что прощена

и стану мягче на миллиметр,
хотя покажется, что на пять
мир был ко мне бесконечно щедр,
и я хочу ему отдавать

хорошо, что я помню

хорошо, что я помню, что значит, когда искрит,
как на кончиках пальцев сплошь голые провода,
переменным составом, как током, насквозь прошит
с частотой в посекундно горящие города

хорошо, что я помню, как трудно дается смысл,
если здесь, между пальцами, бьется и бьется сплошь
обещание ярких высот, бесконечных искр,
не ослушаешься, не откажешься, не свернешь

я все помню: идешь по канату, так не смотри
ни на тех, кто внизу, ни на небо, ни на канат,
пусть взрывается, пусть приключается, пусть искрит,
каждый шаг точно выверен, дерзость и концентрат

даже если канатом окажется тротуар
шириной в два десятка метров, я не спугну
от твоих разогретых ладоней горячий пар
и неловкую невзначайную тишину