расти

я говорю — расти! он говорит — я еще так молод,
я подрасту, но пока все погрешности допустимы
голод, он говорит, бесконечный бездонный голод
только по тем вещам, что в реальности ощутимы,
дерзки, необратимы

я говорю — расти! это ведь не о том, что мальчик,
это о том, что всем нам хотелось бы стать сильнее,
с твердым металлом работать опасно, не место фальши,
слабости, невниманию и желанию стать взрослее,
это такой конвейер

он говорит — послушай, но я богат — у меня есть время,
множество времени, чтобы из странной реальности плавить ноты,
я никуда не спешу в этой выверенной системе,
до тошноты предсказуемой, словно заранее строил кто-то
выводы и расчеты

он говорит — спасибо тебе, но и ты обещай мне помнить:
все, что тебя печалит, на самом деле не так уж плохо,
если твой мир неожиданно ощущается монохромным,
ты перестань осторожничать, сетовать, вовремя ждать подвоха —  
просто живи до вдоха

так, к четырем утра, остаемся на том, с чего начинали:
он говорит — остынь; я решаю, что вырасти нужно миру,
путь все равно прекрасен, неважно, что в странном его финале
трижды теряешь карты, прозрения, правила, ориентиры,
как ты ни репетируй

кристиан

в дом где родился кристиан снова заказывают гардины
молятся вечерами мол братья и сестры мы все едины
больше не запирают замков не боятся замочных скважин
и по утрам раз в три месяца вместе звонят ему «ты нам важен»

он приезжает туда и не может назвать это больше домом
после вернувшись к себе забывается сном запивает ромом
раньше не верил в приметы но видимо право шестое чувство
все что достаточно знать о галактике — в ней бесконечно пусто

в доме где кристиан вырос теперь чисто вымыто пахнет лугом
каждый его обитатель старается стать настоящим другом
это звучит даже искренне надо бы радоваться за встречи
время же лечит не так ли он думает правда же время лечит

снова проходит полгода он пробует выбраться это сложно
но обещал же и едет и только колючий сидит под кожей
огненный шар что мешает уже полчаса постучаться в двери
«я так спешил сюда знаешь» — «конечно же милый спешил я верю»

кристиан думает ладно я все это выдержу я уверен
гладит свой огненный шар выдыхает стареет стучится в двери

играть

наслаждайся моментом. пробуй его на вкус,
перекатывай между зубами, как острый шар
кто сидит, дожидаясь ветра, тот подлый трус,
как в безветрие парус поднять — тут особый дар

ты был прав, говоря: кто думает наперед,
кто старается стать точней, не отбросив тень,
тот планирует и играет, но не живет,
и не чувствует вкуса, бесстрашие и кремень

кто оттачивает искусство играть, как бог,
но не может — рука на пульсе — закрыть глаза,
и оправдывается, что вот он, сейчас не смог,
но уж завтра, конечно, сможет, войдет в азарт,

уведи его за руку, стукни и расскажи,
что такое любить, не прося ничего взамен,
что, пока закрывает глаза, исступленно жив,
что он сам — и посредник, и сцена, и инструмент,

будешь с ним разговаривать — вот что еще добавь:
это вовсе не страшно, что выжег в себе дыру,
расскажи же, на что способна его труба,
если сам он способен верить в свою игру

навсегда

напиши сценарий двенадцати ярких дней
с глубоко проникающей музыкой в плейлисте,
нескончаемой горной дорогою, а на ней
выдыхаешь и забываешь о суете

умываясь историей, песнями и вином,
глубоко в чемодан запрятав далекий спор,
успеваешь подумать только об основном:
как хотелось бы жить у подножия диких гор

научившись без прищура видеть, дышать ровней,
разобрать слово "дружба" на множество составных,
на минуту хотя бы поверить, что стал умней,
изучить эти мудрые песни и помнить их,

остро чувствуя вкус, простые найти слова —
и исчезнет необходимость тяжелых слов,
если даже закончится чем-то твоя глава —
это будет любовь, tā ir mīlestība, that's love,

растворяя в вине болезни и суету,
как сквозь горные перевалы течет вода,
теплым солнечным светом, заполнившим пустоту,
получить предложение остаться здесь навсегда

понедельник

смотри, не выплесни наружу:
в горячей кружке понедельник,
вино и мед, декабрь и стужу
своей щетиной двухнедельной

стреляют печки, крутит серость
свои истлевшие винилы,
тепла вовнутрь бы хотелось,
но там метель сопит в затылок

своим большим укутай шарфом
тоску из серого гранита
в желудке платяного шкафа
найди иллюзий перешитых

достань, надень, сиди, готовься:
я прорасту сквозь лед и крышу
не хмурься и не беспокойся,
ты обязательно услышишь

исчезни

приезжаешь в свой личный рай и привозишь с собой себя.
не заткнуть миллионов мнений, не научиться
швы, поросшие твердой наледью, мысленно теребя,
догадаться, что безуспешно вот так лечиться.

приплываешь в какой-то порт и привозишь себя с собой —
основательно упакованного в клеенку,
и прекрасный твой план затеряться дает аварийный сбой,
и тебя сразу увековечивает на пленку

а попробовать ничего в чемодан свой большой не класть —
ни вопросов, ни геотэгов, ни кинокамер
чуть сойти с корабля, улыбнуться, зажмуриться — и пропасть,
и смотреть, как весь мир улыбнулся тебе и замер

снять и выбросить все часы, наблюдать, как они плывут,
обрастая вокруг кораллами и планктоном,
обернуться на звук стрельбы — и смотреть в честь себя салют
в этом городе, остывающем, многотонном,

открывая глаза и рот, и нараспашку себя всего,
принимать частоту сигнала большой антенной,
замереть, ощущать, как внутрь тебя капает вещество,
выплавляя тебя незапертым, совершенным

сесть, зарыться в песок, кричать, как большой деревянный бог,
о любви своей к человечеству и маршрутам,
а потом осознать, что пробовал, верил в себя — и смог
затеряться и стать счастливее на минуту

шаман

старый шаман остужает кофе,
крепкий, как злобный февральский ветер,
стылый и резкий, как буря в профиль,
острый, ненужный, как все на свете

он неизвестен в контексте мира
и незначителен для планеты,
мантия вытерта, в шляпе дыры,
дом обезлюдевший, непрогретый

медленно варит остатки зелий,
варится в собственном позабытьи,
нет всеобъемлющей больше цели,
нет больше сна на его орбите

может, однажды вернется правнук,
будет беззлобный и отогретый,
вылечит гордый и неисправный
мир, и наступит большое лето

верить в планету и ставить чайник
вместе теперь будут два шамана,
словно нет шутки необычайней,
чем расписания, сны и планы

ну а пока мы играем в профи,
там, за окном завывает ветер,
старый шаман остужает кофе,
крепкий, ненужный, как все на свете

евгений

евгений сложил на коленях руки, евгений сидит и ждет,
пока он проснется от адской скуки, пока на него сойдет
какое-нибудь из больших открытий, какая-нибудь из книг,
что будто бы станет ему учитель, расскажет, как он возник

от скуки евгений не знает места, от грусти пришел в собор
как будто бы что-то из снов и детства застало его в упор,
как будто теперь ничего не важно без моря и янтаря,
как будто ему кто-то емкий скажет, что прожитый день - не зря

когда-то евгений казался молод, искал золотых путей,
был горд и прекрасен, и нос проколот, и жаждал больших идей,
но, разочарован в идеях емких, потерян, почти забыт,
со сломанным носом сидит в потемках, без космоса и орбит

он ждет, что его настигнет нечто, и станет чуть-чуть ясней,
что это за жизнь, что опять не лечит, и кто тут счастливчик в ней,
опять собирать себя по крупицам превыше его надежд,
вот тут бы растаять, пропасть, разлиться без стяжек и спецодежд

евгений сложил на коленях руки, оставил постылый пост
"но я же неглупый, не близорукий, ну как я не вижу звезд?"
а купол над церковью необъятный, велик и несокрушим,
как будто бы думал "евгений, ладно, ты выйди и не смеши"

море

в нелепый и неприметный портовый город
давай мы приедем и море себе присвоим
как будто не существует ни договоров,
ни чаек, что в нем хозяйствуют плотным слоем

давай по дороге заедем за чемоданом
и море в него внимательно упакуем
посмотрим, как будет совестно капитанам
к нему пришвартованных лодок за месть такую

в стране, где шторма и бури настолько часты,
что можно давать имен им, поить их кофе,
приклеим немного моря на леикопластырь,
оставим себе на память о катастрофе

а утром нальем это море в кувшин из глины,
чтоб пить его, не покидая пустой квартиры
зимой, неоправданно тусклой, сырой и длинной,
у нас будет море в качестве сувенира

горим

просто так иногда раскаляется воздух: совсем ничего такого
пустяки, просто пальцами можно потрогать густейшую взвесь, как воду
набираешь горячего воздуха этого в легкие, и основы
начинают гореть, не оставив внутри ни дыхания, ни свободы

кислород заменяется ярким пылающим пламенем внутривенно
ну а как им дышать, и ты хлопаешь ртом, как большая пустая рыба,
ну а сколько же ты так прохлопаешь, маленький ты и несовершенный,
три минуты назад научившийся с гордым лицом говорить спасибо

это слишком запально, когда кто-то третий у вас замечает искры,
и когда этих третьих становится много, как не раскалить пространство,
либо сразу достань эти спички, тряпье, и заполни огнем канистры,
либо просто смирись и ударься в религию, странствия, дно и пьянство

либо просто купайся в огне, но внимательно: спалит ведь без остатка
за любое движение неосторожное или любое слово
эти искры пока осязаемы между двумя, никому не сладко,
просто так иногда раскаляется воздух: совсем ничего такого