хорошо, что я помню

хорошо, что я помню, что значит, когда искрит,
как на кончиках пальцев сплошь голые провода,
переменным составом, как током, насквозь прошит
с частотой в посекундно горящие города

хорошо, что я помню, как трудно дается смысл,
если здесь, между пальцами, бьется и бьется сплошь
обещание ярких высот, бесконечных искр,
не ослушаешься, не откажешься, не свернешь

я все помню: идешь по канату, так не смотри
ни на тех, кто внизу, ни на небо, ни на канат,
пусть взрывается, пусть приключается, пусть искрит,
каждый шаг точно выверен, дерзость и концентрат

даже если канатом окажется тротуар
шириной в два десятка метров, я не спугну
от твоих разогретых ладоней горячий пар
и неловкую невзначайную тишину

мне жаль, но

как ты судить их смеешь, кто тебе право дал? ветви из снов и хмеля резать на идеал,
каждый огрызок солнца сплющить и упростить, зная: она смеется, не в чем ее винить

как же ты смеешь тайно врать за ее спиной? выстраданный, случайный, вспоротый и живой
ветер слова подхватит, выбросит им в лицо, есть что-то в том, чтоб врать и крепче сжимать кольцо

крепче словами, крепче, злее, вперед, швыряй! ром ни черта не лечит, лишь отодвинет край
в сплетенках упражняйся, есть же, куда расти — в нашей забытой расе будет, кого спасти

если у них все, в общем, гладко и без рубцов, ты же на это ропщешь, чтоб не терять лицо
скилл отточил и норов, дерзость — второе ты, пиксели мониторов — твой нерушимый тыл

знать, что у них в порядке иммунитет к войскам — больно, как будто в прятки ты вдруг остался сам,
ты начинал ведущим, страшно открыть глаза, если зажмурить пуще, яшма и бирюза

как ты судить их смеешь, кто тебе дал отсчет? шуточки повкуснее, тщательный хозрасчет
глянь-ка, сидишь весь красный, варишься над письмом, разве еще неясно — дело в тебе самом.

научи

стена узнает своих: прижимаешь пальцы — теплеет камень
держи этот мир в ладонях — смотри, как идет фейс-контроль по крови
оттаивай, замечай, как твои ресницы теплеют сами,
как сам ты произрастаешь из этих родинок и условий

смотри, прижимаясь лбом к своим откровениям и ошибкам,
внезапно звучит в голове «научи меня» вместо простой молитвы,
как сложно дается оттаивать полностью, хрупко, весенне, зыбко,
как сложно идти босиком по осколкам забытого поля битвы

как на языке, что не знал никогда, понимаешь слова и смыслы,
плотней завяжи мне глаза — я пройду эти улицы все наощупь
разуйся, оставь отпечатки своих неприкаянных темных мыслей,
разрежь себя, выверни мякотью, все станет искреннее и проще

неважно

мне неважно, кто за тобой стоит,
оставляя след на моем песке.
я следами грязи по горло сыт,
я истлел, и трещины на руке
расширяются до грязевых борозд,
и внутри них - остатки сухих ветвей,
у твоих ветвей непомерный рост, 
ты — живей

мне неважно, кто за тобой стоит,
кто диктует твой неприличный рост,
замедляя пульс и сердечный ритм,
ты не так уж молод, не так уж прост,
вместо неба, что б ты ни говорил,
кладезь звезд

мне неважно, кто за тобой стоит,
оставляя след у меня внутри,
ты — старинный странник, забытый вид,
говори

ось

я буду носить внутри себя — ось
она будет выжигать во мне — «не спеши»
и если мне разогнаться опять пришлось,
она мне напомнит, чего я себя лишил

я буду носить внутри себя — свет
ты этому меня тщательно научи
однажды сквозь миллион световых лет
останусь один в июльской своей ночи,

и ночь эта будет веточкой на песке,
рисованной до ближайшего из ветров,
и сущность твоя — песчинки на сквозняке,
подуй посильней на пепел, и будь здоров

я буду носить внутри себя — ось,
пожалуйста, ты мне напоминай о ней
оказывается, дело не в том, что врозь — 
единственный верный способ дышать ровней,

а в том, кем ты станешь наедине с собой,
и в том, кем ты не окажешься вопреки.
и помнить, что ты — прекрасен, когда любой,
и к солнцу твои протянуты две руки

я буду носить внутри себя — свет,
ведь там все равно все выгорело дотла
у выжженной тусклой пустоши нет примет,
и можно отстроить заново купола,

и можно отстроить заново все, что врозь
мы строили, утирая с ладоней грязь
я буду носить внутри себя — ось,
а ты ее в цвет, пожалуйста, разукрась

Давид

Давид говорит много лишнего — быстро заканчиваются слова
вот если б слова были песо, то он бы копил их на черный день
остатки приморского солнца, под вечер мерцающего едва,
щербатую кружку сангрии опять вынуждают отбросить тень

напротив Давида сидит собеседник, обшарпан и бородат,
Давиду опять снилось небо — и он собеседнику говорит:
вот если бы я был пилотом, то я бы, клянусь тебе, никогда
не смог бы спокойно смотреть, как до новой чернеет закат зари

катал бы над морем туристов, смотрящих на всё через объектив,
потом возвращался к жене и смотрел, как гордится, и как поёт
и после, на твердой земле, прислонившись к закату и загрустив,
смотрел бы, как край уходящего солнца сжигает опять старьё

«давай, возвращайся к жене, ты совсем уже пьян, ну какой пилот,
иди, почини ей калитку, я выменял гвозди, возьми моих»
колючий большой собеседник кувшином сангрии полощет рот,
«ну где же тут станешь пилотом, когда ты — обычный усталый псих»

Давид шумно ставит на стол недопитую кружку, пролив вино
слова на сегодня закончились, солнце закатывается в туман
он знает, что всё предначертано и бесполезно, и всё равно
всю ночь ему снится штурвал, полотно горизонта и океан

сентябрь

сентябрь огромных открыл историй —
теперь их хватит мне наперед
накрыться пледом, забыть о море,
лежать и думать, что это — взлет
довольно грубо заткнувший лето,
он так и требует — привыкай
упрятать солнце, забыть об этом, 
лежать и думать, что это — край

из окон ливень горизонтален
и утро вмято, как поролон
из карандашных набросков спален
почти возможно потрогать сон
в пергамент тусклой пустой квартиры
мы тонко вклеены загодя
почти возможно потрогать дыры
от одиночества и дождя

случайно кем-то заклеить эти
пустые дырищи, рваный край,
при каждой брошенной сигарете
себе поклявшись «не привыкай»,
заклеить всеми «спокойной ночи»
и всеми «все будет хорошо»:
они затянутся, если хочешь, 
тут время — опытный ретушер

не доверяешь, боишься; клеишь
поверх неверия «сладких снов»
развесив слезы на батарее,
теперь вообще ко всему готов:
читать фантастику, science fiction,
налив в бокал ароматный сок
и примиряться с такой возникшей
идеей осень пустить в висок

поверх еще одной клея пластырь
из привыкания к чудесам,
ты происходишь из этой касты —
раскрасить серость сумеешь сам,
напоминая, что мы в ответе
за тех, кто тонок и уязвим,
оставим память о прошлом лете,
как будто дождь не придет за ним

прозрачно

город прошитый кружевом — хрупкое ремесло
как назовем того кто изысканно нитки ткал?
звук хрустящего инея — колотое стекло
он говорит я искал тебя он говорит искал

он говорит я искал тебя чтобы сказать что ты
стала совсем прозрачной и мир просвечивает насквозь
правила себе выдумала гляди-ка и так просты
я не могу поверить как это просто тебе далось

чувствую над затылком твоим как тянет тебя на дно
хрупкость моя отчаяние как тянет тебя назад
ты говорит не бойся ведь я растил же тебя давно
вырастил смелой сильной не отводящей свои глаза

ты говорит не бойся о том кто смотрит в тебя звонит
будет у вас все здорово я не знаю зачем он так
гром над затылком виснет размашисто режет меня манит
я же тебе не враг говорит послушай ведь я не враг

я становлюсь прозрачной когда он смотрит через меня
видит такое в чем я не признавалась себе самой
я ему исповедуюсь а в обмен не проходит дня
чтобы он не рассказывал мне как скоро придет домой

свет

я однажды стояла у края — в моей голове прозвучал ответ
на вопросы, что я не успела задать никакому большому богу,
будто вбили в сплетение гвоздик, сказали мне «следуй туда, где свет»,
будто врезали в сердце отверстие, выдали «следуй за тем, кто свет»,
если быстро не выйдет идти, поднимайся и двигайся понемногу

я иду, я иду, каждый шаг отдается сквозным и приносит боль
я иду, я иду, этот голос, во мне прозвучавший, давно оставил
даже если приходится биться без правил, ладони стирая в ноль,
даже если я втоптана в мир и из колотых ран вытекает соль,
я иду и молюсь, чтобы кто-нибудь каждый мой шаг как-нибудь исправил

как однажды у края стоявшей, кому-нибудь хочется дать совет:
обнимайтесь почаще, и пусть этот маленький праздник войдет в обычай,
закрывая глаза, выдыхая и плача, идите туда, где свет
открывая забытые двери наружу, идите за тем, кто свет,
и окажетесь словно прозрачен, измучен, но сам себе симпатичен

кроме музыки

вот вокруг тебя ярко взрывается космос, и ты стоишь посреди,
и ни сдвинуться, ни дышать не выходит с дырищей такой в груди
ты стоишь посреди всего этого, мир в slow motion, вокруг война,
ну а ты в нее влип, и не выбраться, и расстановка всего одна

вот опять положение сил неравно: ты в центре, а их орда,
не отмоешься больше, не оправдаешься, знал же, придет беда,
тихий страх равномерно сменяется ужасом, мерно стучит внутри
осознание, что ты не выстоишь целым, смотри на себя, смотри

а потом он берется откуда-нибудь, говорит тебе — подожди,
ну и что, что ты, падая, по уши влип, ну, допустим, дыра в груди,
я сыграю тебе своей музыки, плачь в нее, все будет хорошо
собирал для тебя этих нот по галактике, кажется, что нашел

говорит — я не знаю другого сценария, выживем, устоим,
ты потерянный и обожженный сквозь всю эту бездну идешь за ним,
больше нет ничего, кроме музыки, не во что верить, стирая сны,
хоть исчезни совсем, никому нету дела до этой твоей войны

ты, изломанный, перебираешься через, и веришь, что не умрешь,
и неважно, кого ты теряешь при этом, какую ты слышишь ложь,
он играет тебе «это пропасть и бездна, но тут без тебя никак»,
и поэтому ты встаешь, шатаясь, и делаешь первый шаг