что-то с осенью

сидишь и слушаешь тома уэйтса,
и понимаешь, что опоздал
приехать, выслушать, что на сердце,
и чтобы где-то зажглась звезда.
у этой осени нет ночлега,
но слишком северный есть акцент:
ноябрь, начавшийся сном и снегом,
без хэппи-энда на том конце.

на каждой чертовой остановке 
провозглашают конечный пункт.
без плана Б или подстраховки
тебе пятнадцать на все секунд:
укутать шарфом смешные уши,
вздохнуть и выйти в большую жизнь.
пока ты сказочен и воздушен,
нам подчиняется механизм.

на каждом чертовом светофоре
тебя испытывают на взлет:
насколько собран, готов, проворен,
насколько ловок в минуте от
предотвращения инцидентов
внутри нечетких координат.
вполне возможно, что осень - это
большой невидимый циферблат,

в котором громко играют уэйтса,
нино и джексона, и едва
ты в голове понастроишь терций,
тотчас подходят к концу слова,
но никогда не подходят смыслы,
ни даже к джексону твоему.
наверно, осень совсем прокисла,
и не признается, почему.

su

ты просто оставь вопросы и всякий хлам
под вечер, как только включатся фонари,
приди сидеть и слушать, как пополам
ломается рухлядь, сказки и январи.

приди в невзрачный полуподвальный бар,
где даже стулья — твердые, как асфальт,
и новый бармен пьян, невесел и стар,
и запах дыма — пряности и миндаль

сосед по барной стойке колюч и пуст,
и ластится к кружке пива, как томный кот,
а ты здесь, чтобы пробовать ром на вкус,
и ждать, что тебя размелет и разорвет,

смотреть, как сквозь пианиста проходит ток,
как он становится весь оголенный нерв,
и клавиши, грязноватые, как чеснок,
бьют резко в висок и яростно тащат вверх,

как выжгут на коже клейма его ресниц,
под местной анестезией прожгут нутро,
и пальцы из антител и античастиц,
и музыка — раскаленное серебро.

Лили Паркер

если снять с верхней полки пару самых древних потертых книг,
со страниц на настил дощатый просыпается горсть песка
Лили Паркер вернулась в замок двадцать весен тому назад
десять весен тому обратно пол истлел, коридор поник
сад зачах и бассеин высох, и такая берет тоска
только россыпи старых книжек попадаются на глаза

Лили — бывший матрос, что странно (женщин редко берут на борт)
хоть воспитана юным воином, фехтование и тай-чи
дрессировка, манеры, танцы, этикет, языки, латынь
на борту нет латыни места, лишь заумно воскликнуть "черт"
и от танцев немного толку, лишь швартовы вязать в ночи
остальное любила Лили, внучка князя и герцогинь

князь, конечно, не слушал Лили ("папа, замок — не мой конек
я закончу первопроходцем, я добуду любых побед
стану лекарем, черным магом, вдохновителем юных душ")
князь боялся, что постареет, станет немощен, одинок
так оно и случилось вскоре, кто б готовил ему обед
ни наследников не осталось, ни любимых медовых груш

Лили, в общем, не стала магом, но на шелковых простынях
не могла бы лежать и часу, и на пятые сутки сна
убежала с ближайшим судном, называла себя "матрос"
и с тех пор, как не стало князя, для нее не прошло ни дня,
чтоб не снился фамильный замок, то рассветы в нем, то весна
поневоле воспринимаешь столько знаков почти всерьез

капитан получил отставку, судно спрятали и сожгли
Лили больше нигде не ждали, в замке разве что пара слуг
так что вскоре она осталась попечителем старых книг
вырывая из них страницы и сложив из них корабли
окрестив их каллиграфической тайной вязью умелых рук
опуская их в полувысохший безымянный пустой родник

слушай

литература про звезды и сателлиты 
к вечности не приблизит тебя на йоту.
книги про просветление и орбиты
не заполняют адовые пустоты
в странной твоей душе, одинокий мальчик.
ты говоришь все больше, а слышишь мало.
если тебя спросить, что же будет дальше,
ты отвечаешь "видишь, что с нами стало".

видишь, что с нами стало - в твоем ноутбуке
больше открыто вкладок, чем дней в неделе
папе все позвонить не доходят руки,
есть себе приготовить - ну, еле-еле,
книгами не наешься, не наорешься, 
музыки ослепительной не напишешь,
ты же такой красивый, когда смеешься,
взять и фотографировать на афиши

что в тебе внутри, одинокий остров,
странноват, непонят и этим жалок?
нам, имей в виду, не хватает роста,
чтобы мы подыскивали аналог,
чтобы дорастали до идеала - 
все равно еще далеко до крыши.
помолчи, и так говоришь немало,
помолчи. так лучше тебя услышат.

мир окружающий ждет от тебя (еще бы!)
музыки новой, и миссия выполнима,
ты ведь на все способен, мы знаем оба,
хватит же ощущать себя уязвимым,
хватит же беспрерывно читать про звезды -
выйди в полночь, сядь, посмотри повыше,
для открытий, может, немного поздно,
но ты вполне способен еще услышать,

как резонирует воздух, пропахший ливнем,
как неизбежно ждет нас большое лето,
как тебе сразу хочется инстинктивно
в новой своей главе рассказать про это,
как прозвучат с утра городские пробки,
как прозвучит апрель тебе прямо в уши,
чтобы наполнить музыкой все коробки,
выйди из шкафа на свет и побольше слушай.

прости

это лето — самое время начать прощать
перестать смотреться в глазницы замочных скважин
и когда станет ясно, что некому обещать
обещай себе самому, результат не важен

это лето с трех километров вообще над всем
осторожно, мы поднимаемся, купол узок
не зависнуть на этом чертовом колесе
а повыше, в царство созвездий и перегрузок

этот мир сейчас превратился в гигантский шар
ты катаешь его без оружия, высох порох
это коллекционный редкостный экземпляр
в нем поля, вино и герань на оконных шторах

и ты думаешь — только не сдаться, не подвести
самого себя, в мечтах бы не повториться
этот мир когда цветами начнет цвести
ты пойдешь подряд обнимать дорогие лица

ты пойдешь смотреться в бескрайности синих глаз
станешь весь — частоты, мощности, килогерцы
и неважно, что тебе снится на этот раз
важно, что в тебе где-то все-таки бьется
.....

Вере

в мире набожных и блаженных ты, как водится, саркастичен,
каждый третий пророк, мессия, и по-своему необычен.

даже если не веришь в бога, то не можешь не верить в силу,
что такое творила с тобой и в такие края носила

ну так вот, сила, обращаешься, почему все не так, как надо,
я хочу для нас только лучшего, получаю так много ада,

жарит задницу над котлами и стирает у нас улыбки,
почему в многомерном мире мы бессовестны, тонки, хлипки

представляешь, ты говоришь ей, не безгрешен, но я исправлюсь,
дай оружие — и я сам переосмыслюсь и продырявлюсь.

если сила и существует, то над этим она смеется — 
как у вас, говорит, так ловко насмешить меня удается.

голос

адресат этих слов - как волшебник из тайных моих иллюзий,
столько света в нем, что им можно расплавить десятки зим,
словно йог, он ломает стены, запутывается в узел,
с каждым словом так безупречен, велик и неотразим.

с каждым словом крепчает голос, все таинственнее и ниже,
мне неважно, что будет дальше, что случится со мной потом,
я смотрю на него сквозь ресницы, и чувствую, или вижу,
как слова эти произносит большегубым красивым ртом

этот голос таит секрет, обладает отличной властью,
чем он ниже, тем тоньше стены, тем все ярче и горячей,
он как будто поет о лете и немножко совсем о счастье,
и ты сразу такой счастливый, обезглавленный и ничей

это сон. как же город безудержно пахнет и дышит липой,
это солнце как будто играет паутинами призрачных душ,
ну а голос над ухом бесстыдный, незначимый, низкий, липкий,
так, что стало совсем безразлично, как абсурдна и сказочна чушь,

распластавшись совсем на земле, лето медлит с бордовой вишней,
я бросаю о землю все звезды, что копила минуту назад,
когда я закрываю глаза, 
этот голос до дрожи тише,
когда станет совсем нестерпимо, 
я, наверное, открою глаза

про одни прекрасные горы

Вот ты маленький человек, перед тобой весь Кавказ и Ушба,
Среди бедности и коров здесь царит камнепад и дружба,
Виды краше всего, что ты видел в краткий свой европейский век,
Тут так много природы, что не вмещается человек.

Между тем человек справляется, в городах ли, селе ли горном,
Столько силы в нем, что он царствует, мудрый, жилистый и упорный,
Усмири свое эго, попробуй прожить сорок лет без воды и вина,
И поймешь, что не мешало бы сделать с жизнью, раз она у тебя одна.

Обхвати свой рюкзак покрепче, одевайся, отправься в горы,
И забудь, для чего планшеты, дороги и светофоры.
Там проверка тебе на прочность, аскетичный такой уют,
А в домах эти горы женщины славят и им поют.

Обувайся немного лучше, поднимайся немного выше,
Тут понятно немного больше под огромной небесной крышей,
И чем выше, тем ты ничтожней, так, пушинка от тростника,
И десятой не сможешь доли от грузина-проводника.

И становится чуть понятней, для чего человеку крылья - 
Для того, чтобы лучше помнить, где взбирались и восходили.
И ты себе думаешь - вот оно, счастье, и мир прекрасен, и смерти нет...

Горы смотрят на тебя, снисходительно посмеиваясь в ответ.

больше слушай

меньше трепись. больше слушай.
мир говорит тебе в уши
музыкой, скрежетом, голосами,
смыслы появляются сами

слушай, и сразу отыщешь
тех, что прозрачней и чище
тише звучат, но внимай им:
мы очень часто не принимаем

то, сколько рядом неправды,
как переполнены драфты
тысячей лишних заметок,
вечным отсутствием лета,

вечным сигналом из окон,
кутаясь в серость, как в кокон,
слушай: из серости этой
вырастишь множество света.

меньше трепись. больше слушай.
мир говорит тебе в уши,
ты - только маленький датчик,
примешь сигнал, и - удачи,

ты - только крошечный воин,
сила - у тех, кто спокоен,
сила - у тех, кто услышит:
мир поднимается выше

грохот все правдоподобней,
располагайся удобней:
в мире чужих равнодуший
меньше трепись. больше слушай.

пока ты еще (уже) спишь

ах, этих утренних емкость улиц,
чан без начала и без конца,
где каждый третий подходит, хмурясь,
под описание подлеца,
и каждый пятый подходит молча,
в кармане трогая медный нож,
и под троллейбусной сонной толщей
ни оклемаешься, ни уснешь

под звук будильника возрождаясь,
ночь ежеутренне хороша,
и, в каждом кофе под вечер плавясь,
тепло теряет одна душа,
теряет молча, две половинки
никак не склеить, и есть ли клей,
и вот дорога - так по старинке
давай оставим тебя на ней

дорога гулка, пергамент улиц
истерся, высох, истлел гранит,
как будто вечер пришел, сутулясь,
совсем не греет и не манит,
и чем же греть осторожных, диких,
не то подростков, не то детей,
на наших тусклых остывших ликах
не так-то много больших людей

представь, что ты зачерпнул из бочки 
всего в избытке, друзей и вер,
и вот начать это с новой строчки,
совсем не ты молчалив и сер,
напротив, ты - тот, кто знает точно
прогноз погоды и список дат,
и под твоим двухколесным прочно
асфальт выстраивается в ряд

представил? вот, просыпайся молча,
изволь причесанным и в пальто,
жизнь - это маленький гардеробщик,
кричит и бесится, как никто,
ты пришиваешь себе крючочек,
и выбегаешь, пока темно,
а старый сморщенный гардеробщик
встает и смотрит в свое окно