la linea gialla

в тексте сегодня предательски попадается "la linea gialla",
и на меня сразу дует воздухом, теплым еще с перрона,
будто я никогда так оттуда и не уезжала,
campo de fiori и толпы туристов внутри вагона,

пальцы на клавиатуре, но я закрываю глаза, и
перед глазами совсем настоящий зеленый поезд
словно мне в первый раз обо всем этом рассказали,
каждое место под солнцем италии - призовое,

я закрываю глаза, и мне кажется, я в кабине,
там слишком шумно и крутится винт подвесной рессоры,
окна открыты, и вот она, ярко, как на витрине,
вот она, на ладони, перед глазами, течет за ворот,

вот она, я еще раз клянусь в нее переехать,
все остальное тотчас же утихнет, не будет важным,
все, что случилось однажды не в ней, остается эхом,
счастье сегодня очнется и станет многоэтажным,

ни тебе долгих зим, ни унылых лиц, а, напротив, светом
все наполняется, ты наполняешься этим чувством,
будто в тебе рычажок, и включается сразу лето,
будто ты превращаешься в настоящий ярчайший сгусток...

я открываю глаза и за окнами рига и минус десять,
лето, казалось, ждет только в следующей жизни, и что за лето
сколько там, говоришь, чемодан мой сегодня весит?
я выключаю чайник, пакую паспорт, беру билеты.

мастеру

вот в твоей заброшенной мастерской
нету ставен и льется свет,
и там ты, задумавшийся такой,
и тебе девятнадцать лет,
у тебя гитара, любовь и дом,
день рождения через час,
и закат струится в дверной проем,
и твой Джа не покинет нас.

через год тебе предстоит искать
пару сотен своих имен.
ты мечтаешь снова уметь мечтать,
различать грубый джут и лен,
у тебя гитара, любовь и злость
разъедает тебе нутро,
не везло, не грело и не спалось,
и в пыли твое серебро.

через десять лет ты забыл про дом
и не помнишь, как звали Джа
и кем был тот смелый, что серебром
все жонглировал, не дрожа,
только я все помню - и звон, и звук,
и как ты научил меня,
что жонглировать можно совсем без рук 
в мастерской на твоих камнях.

я с тех пор учусь принимать вовнутрь
витамины и пустоту, 
через день прокладываю маршрут,
чтобы плавиться на свету.
nothing personal: это такая роль,
золотая из середин - 
я стараюсь выйти хотя бы в ноль
и всегда выхожу в один.

трамвай

Джу, я перезвоню тебе, я ничего не слышу
в этом железном трамвае все дребезжит и воет
я попросила их постараться как можно тише,
но, как обычно, все многолюдное и живое

я же перезвоню тебе, я уже говорила,
вот тут еще торговец, книжки по сорок центов,
тише, пожалуйста, я не куплю ни журнал, ни мыло,
ни голубой фонарь, ни тем более инструменты

этот трамвай дурацкий завис где-то в девяностых,
Джу, я совсем не слышу, ты повтори погромче
где выходить мне? скоро? что там за перекресток?
я же не знаю местность, я не уполномочен

тут только псы и тетки, едут опять с базара,
смотрят друг другу в лбы и кивают, и раз по тридцать
спросят, ну где мы, где мы, где, я не слышу, старый,
что тут за остановка, и передай за проезд, сестрица

Джу, ничего не слышно, где ты и как добраться,
я же сойду с ума в этом гулком большом трамвае,
где мы сегодня встретимся, кажется, девятнадцать
пьед и наступит обморок, вечер и кольцевая

что ты хотел сказать мне, я же приеду скоро,
я только час назад тебе вез перезрелых вишен,
вишни забрали дети, торговцы и контролеры,
Джу, я перезвоню тебе, я ничего не слышу,
совсем ничего не слышу

ломка

за этой чертой начинается смысл
бесплатный наркотик, срок действия краток,
но хватит, чтоб вспомнить всю магию чисел,
добраться в галактику без пересадок,
сидеть на вершинах, где не был не только
ты сам, но и добрая дюжина старцев,
забыть, что бывает не больно нисколько,
что можно оставить, а можно - остаться,

наркотик внутри, препарат-энергетик
давай внутривенно попробуем оба,
ты видишь, как красочно в радужном свете,
как ярко сияет свободная роба,
ты выдержишь все, обязательно сможешь
стать маленьким магом, быть юным и вечным,
хранителем тайного знанья, похожим
на cвет, неоконченным и бесконечным.

***

за этой чертой начинается ломка
ты только подумай, что снова очнешься - 
прохожие все декламируют громко,
таких перепонок-то не наберешься,
и слишком отчетливо жжение в венах,
как будто ходить стало безрезультатно,
ты знаешь, ты - серый. и обыкновенный.
твой случай - запущенный, тусклый, невнятный,

ты отдал бы все, чтобы снова изведать,
как льется по венам и капает в сердце
как мир вокруг нас невесом, исповедан,
да только тебе не хватило инерции,
тебе не хватило чуть-чуть, чтоб добраться 
до самой диковинной истинной сути
еще не успел до конца наиграться
с остатками спичек, с горошиной ртути

***

и кто-то заботливо вставит в проектор
большую потертую временем пленку:
вот вы на ней. двое. свой собственный вектор
он моет машину, ты варишь сгущенку,
вы каждый оставшийся солнечный вечер
проводите за непосильной работой:
поездками, местом для следующей встречи
и планами на небо и самолеты

он моет машину, ты держишь в подоле
остатки сегодняшних розовых ягод,
вы завтра отправитесь в светлое поле,
там громко смеяться от каждого шага,
а вечером можно уехать на море,
волна на закате похожа на масло,
которое кто-то расплавил в растворе,
чтоб долго горело и вечно не гасло

***

за этой чертой - там, где пленка порвется - 
тебе и захочется выкрутить резкость.
подправить настройки, чуть-чуть остается
до самого нужного яркого всплеска,
но яркость утрачена. нужный наркотик
отсутствует, не продается в аптеках,
ни в медной монете, ни в красной банкноте
нет силы, чтоб снова понять человека

чтоб снова найти то, что жгло и ревело,
что плавило дно, не оставило крыши,
что двигало сердцем, и мозгом, и телом,
что делало вид, что не видит, не слышит,
что было сильнее, неважно, с какими
попытками нам приходилось мириться,
и если такому наркотику имя,
то имя - влюбиться.

кардиограмма

и вот однажды все отпускает, уже порядочно измотав,
ты по привычке все время ищешь его запястье или рукав,
или какое-то осознанье, какой-то тусклый, но верный знак
тому, что выросла из проверок, и все закончилось просто так.

ну вот, и, в целом, чего мы ждали в таком коричневом феврале?
остались ведомости, бумаги и перемирие на земле,
остались, в общем-то, те же чашки, и те же снадобья на меду
и это знание, что сегодня я обязательно не приду.

смешно: ты только нажмешь на кнопку, и где же гордость, и где же стать,
и если б ты выбирала, ты бы его совсем предпочла не знать,
но раз тебе не давали права на выбор, выдох или ружье,
то оставалось самой отраву варить и сетовать на нее.

и ты оглядываешь все разом: коленки, локти и все дела,
и непонятно, как под прицелом случайно выжила и жила,
как славно, что для сердечной мышцы хватало музыки и вина,
из рваных дерганых черных линий на мониторе теперь одна.

небо над городом

я - это небо над городом, плавящееся серым,
изредка вас нанизывая на бусины грустных радуг,
мне, нависая над городом, нету в тебе спасенья,
я, нависая над городом, больше тебе не радя - это небо над городом, ласковое с рассветом,
сразу не догадаешься, кем я прикинусь позже.
я буду гладить улицы, их мне дороже нету,
только твоя макушка еще мне чуть-чуть дороже

я - это небо над городом, вечер с дождем и громом,
ты за последним измятым письмом добеги попробуй,
это игра: ты успеешь промокнуть уже у дома,
если я - небо, то ты будешь маленький мокрый робот

я - это небо над городом, собранный в сгустки воздух
ты закрывай глаза и мурашки лови на коже
даже не вздумай поверить что сам ты иначе создан
я - это небо над городом
каждый из нас
ты тоже

впустую

просто однажды тебе выдается венец и плеть:
истязай себя, homo прямоходящий, чего жалеть,
из таких, как ты, добывали свинец и медь -
оставляли тоску и смуту.
просто однажды тебе будет нечего отдавать - 
выжить таким дырявым, попробовать ночевать,
даже не попытавшись ни биться, ни воевать - 
только верить назло кому-то

в то, что выживешь ты, размером с мою ладонь,
осторожный и недоверчивый, пальцем тебя не тронь,
перемятый, взъерошенный, будешь смотреть в огонь,
невеселый, неблагозвучный,
ну и за завтраком вдруг примерещится шум стрекоз,
ты из таких же крылатых явился и произрос,
только совсем не заметил, как вытерял, недонес
свой единственный нужный случай

Самураю

с каждым часом по венам медленно капает осознание
мир воспитывает во мне выдержку и терпимость
из шести миллиардов копий я сам себе наказание  
и незримость
неповторимость

пусть хоть что-то да значит солнце, с которым ты просыпаешься
пусть хоть что-то да значит твой смех, я хотел бы верить
я однажды тебе скажу, что такое, когда пытаешься 
не отмерить
не лицемерить

пусть ты знаешь, что это очень непросто и недостаточно
или пусть ты не знаешь, и дальше твой смех прекрасен
я однажды все расскажу, и будет много и беспорядочно
громких басен
я несогласен

ноябрь

Даже если ноябрь будет месяцем грустных сказок,
По сценарию плакать, бессонница, дождь и снег,
Ни лекарства, ни швы, ни зонты не помогут сразу,
Ни аптекари в окнах замерзших своих аптек.

Слишком молоды, чтобы болело так зло и остро,
Слишком много эспрессо по венам до густоты,
Что ж мне ждать, если перед следующим перекрестком
Не окажется в сумке кофе и нашатырь.

Ты, наверное, прав: все проходит, и это тоже.
Только я, как последний сказочник и дебил:
Как еще один выпуклый шрам у меня под кожей,
Очень хочется, чтоб ты подольше не проходил.

лекарство

ну, давай, не оставим шанса этим сумкам твоих обид. он с акцентом таким "останься, чай в коробочке, борщ кипит". ты с рассветом уносишь панцирь, он прирос к тебе, как магнит.

ну давай же, не будем путать: бинт в аптечке, на полке йод. можно мысли свои укутать - ничего не произойдет. на вторые и третьи сутки ты поймешь, что проходит год.

на второй можно вскрыть по венам все, что сразу недосказал. сны, обои, цветок по стенам, самолеты, утюг, вокзал. да, и ты же несовременна - что ж никто мне не доказал.

на вокзале потухнет люстра, капля йода испортит суп, задвигая ему про чувства, дооценивай, что неглуп. разберешься - и станет пусто, словно в баночке из под круп.

там, на улице, встанет город, как озлобленный папуас, ветром, свистом и кофем вспорот, не успеешь нащупать газ. он нальет тебе йод за ворот, "и чтоб, детка, в последний раз".